.
«ЗОВ ТЬМЫ — ФРАГМЕНТ РАССКАЗА РОБЕРТА ХЕЙВОРДА БАРЛОУ» (2014).
«L’oscuro richiamo – un frammento di Robert Hayward Barlow».
—
Перевод: © 2023 ZaverLast.
* Специально для интернет-портала «ФантЛаб».
-
Опубликовано в итальянском журнале «Антарес» (№8, 2014 год): «Г.Ф. Лавкрафт — Космический ужас Мастера Провидения».
-
Автор заметки: Пьетро Гварриелло (Pietro Guarriello) — итальянский редактор и литературный критик, основатель любительского издательства «Дагон Пресс», выпускающего с 2007-го года авторские журналы «Студия Лавкрафтианы» (Studi Lovecraftiani), «ЗОТИ́К» (Zothique) и художественный сборник «ДАГОН», в котором публикуются Лавкрафтовские исследования «Студии Лавкрафтианы», и классическая фантастическая литература эпохи «целлюлозы», а также статьи о фантастической культуре и сверхъестественном. Цель издательства — популяризация жанра Weird-фантастики.
*
Впервые появившись зимой 1935-го года на страницах издания «The Californian» (том-3, №2), любительского журнала, издаваемого другом Лавкрафта Хайманом Брадофски, рассказ «ЗОВ» (The Summors) был написан в декабре 1934-го и является частью отредактированных работ Мастера Провидения, просмотревшего и частично переписавшего историю от имени Роберта Хейворда Барлоу (1918-1951), его молодого и талантливого ученика, впоследствии ставшего литературным душеприказчиком писателя.
Этот рассказ, опубликованный только за подписью начинающего 16-летнего автора Р.Х.Барлоу, переиздавался дважды: сначала в шестидесятом номере журнала «Склеп Ктулху» (Crypt of Cthulhu, Hallowmas, 1988), специальный выпуск которого был полностью посвящён Барлоу, а затем в исчерпывающем сборнике «Глаза Бога: избранные произведения Р.Х. Барлоу», выпущенном под редакцией С.Т. Джоши и Д.Э. Шульца (Hippocampus Press, 2002; сборник был дополнен и переиздан в нынешнем 2023 году). Только сравнительно недавно — и пока ещё не полностью официально — было установлено фактическое и действенное участие Говарда Лавкрафта в создании данного произведения: оригинал машинописного текста (состоящий из семи страниц, три из которых голографические) с обширными исправлениями был выставлен и продан на одном из интернет-аукционов. Таким образом, наконец стало возможным оценить активность участия Лавкрафта и степень обработки, внесённой им в этот рассказ, который до сих пор не издавался в Италии и, впервые, публикуется в журнале «Антарес» с правильной атрибуцией (Барлоу — Лавкрафт).
В оригинальном тексте произведения хорошо просматривается, что большинство изменений, включая полное переписывание различных предложений, фраз и абзацев, принадлежит Говарду Лавкрафту. Таким образом, рассказ «ЗОВ» можно отнести к числу его со-авторских произведений, и даже если идея и основное написание рассказа приписывается только Барлоу, данная история во всех отношениях является «Лавкрафтианской»: по сути, это своего рода сюрреалистическая фантазия, похожая на сновидение, мало чем отличающаяся от ранних рассказов Лавкрафта, и неясно, создана ли она разумом главного героя и его расширенным сознанием, или же она действительно реальна. В рассказе много эстетико-литературных элементов и характерных механизмов, свойственных Лавкрафту, в том числе присутствуют различные аллюзии на его главные произведения, которые также обозначены в лексическом выборе и невнятно описанном монстре — типичном щупальцеобразном существе, наполовину грибовидном фунгоиде, отфильтрованном межзвёздными пространствами (что подразумевает его происхождение с планеты Юггот, явно упомянутой в истории),
В сотрудничестве с Барлоу Лавкрафт написал ещё шесть рассказов, собранных в вышеупомянутом сборнике 2002 года от издательства «Hippocampus Press» под редакцией С.Т. Джоши. Для более углублённого изучения творчества Роберта Барлоу полезно обратиться к критической монографии Массимо Беррути «Смутные воспоминания: критическое исследование Р.Х. Барлоу» (Hippocampus Press, 2011), которая на сегодняшний день представляет собой первую серьёзную попытку осветить творчество писателя, наставником которого был Говард Филлипс Лавкрафт.
____________________
.
На аукционе в 2008-ом году указывалась следующая информация:
.
«ИСПРАВЛЕННЫЙ МАШИНОПИСНЫЙ ТЕКСТ БАРЛОУ И ЛАВКРАФТА».
.
В письме Лавкрафта от 1-го декабря 1934-го года приводится это краткое, волнующее замечание: «...будет интересно узнать больше про «ЗОВ»... Из издания «О, счастливчик из Флориды: письма Г.Ф. Лавкрафта к Р.Х. Барлоу», стр. 192 (O Fortunate Floridian: H.P. Lovecraft's Letters to R.H. Barlow; University of Tampa Press, под редакцией С.Т. Джоши и Дэвида Э. Шульца, 2007. — доп. уточнение Криса Перридаса).
Говард Филлипс Лавкрафт и Роберт Хейворд Барлоу. Короткий рассказ «ЗОВ» (The Summons). Типографский манускрипт с обширными правками-автографами Барлоу и Лавкрафта на семи листах, три из которых — голографические. Неполный текст включает листы 7-8 и 11-15. Рассказ «The Summons», написанный около 1934-го года, был опубликован в 1935-ом в журнале «The Californian» (том-3, №2) и затем переиздан в 2002-ом году в сборнике «Глаза Бога: избранные произведения Р.Х. Барлоу» (Eyes of the God: The Weird Fiction and Poetry of R.H. Barlow). Очевидно, что это производная от Лавкрафта и школы журнала «Weird Tales», но более импрессионистская, её неопределённая расплывчатость смягчает то воздействие, которое могла бы оказать образность. Крупный размашистый почерк Роберта Барлоу ярко контрастирует с компактным и быстрым почерком Говарда Лавкрафта (который, вопреки его собственным пренебрежительным замечаниям, не является ни мелким, ни неразборчивым). Большая часть правок в тексте была сделана рукой Говарда Лавкрафта, в том числе полностью переписаны несколько предложений и абзацев. Манускрипт находится в хорошем состоянии. Провенанс (история владения произведением): архив документов Р. Барлоу / А. Дерлета. (#114493).
_____________________
.
Краткое описание:
В рассказе «Зов» (The Summons) описывается «лавкрафтианская» сюрреалистическая фантазия, похожая на ужасающий сон о том, как человек, переживший серьёзную операцию на головном мозге, начинает слышать таинственный Голос, зовущий его к себе...
_____________________
* * *
«З О В»
«Тахтра-ма; й тьеста. Тахтра-ма; й тьеста...»: так звучал этот таинственный, безмолвный зов».
-
Я сомневался в своём шаге. Меня окружала наиболее скверная и нездоровая часть города, унылые переулки, что дают прибежище уединённым лавкам, в которых продавались разные диковинные товары. Далее вниз, по разбитой и изрезанной колеями улице, сверкали здания, а мимо меня, прижимаясь друг к другу проходили люди, хлестаемые колючим пронзительным ветром. Отовсюду беспрерывно доносились смутные и неясные звуки, когда вдруг раздался новый, необъяснимый и безымянный зов: «Тахтра-ма; й тьеста...».
Я остановился. Заметив своё размытое отражение в витрине магазина. Я не мог смотреть дальше стекла, не воспринимая ничего, кроме этого вытянутого и плоского лица, этой дикой безудержности, скрытой под изогнутыми бровями. Очевидно давала о себе знать моя недавняя длительная болезнь, я всё ещё был нездоров. Видеть себя в таком состоянии было для меня отвратительно. Мои мысли путались. Я изо всех сил пытался сохранить ясность; и мой шаг внезапно ускорился, словно я собирался взлететь. «...тра-ма; й тьеста. Тахтра-ма; й тьеста...».
Надвигались сумрачные тени. Откуда исходит этот монотонный и мрачный зов? Я хотел побыть в одиночестве, в своём изолированном мире. Быть может, мне не следовало выходить на улицу самостоятельно из-за моей затянувшейся болезни. Следы её всё ещё оставались в моей бледности и неуравновешенности. Этот звук не должен был проникнуть в мои переживания. Меня крайне раздражала его льстивость. Он повторялся снова и снова, никогда не бывая случайным, не давая мне объяснений этих загадочных слов и их бесконечной последовательности.
Импульсивно я выбрал один из неосвещённых переулков, пролегавших неподалёку, изо всех сил пытаясь скрыться от этих звуков. Они что-то шептали... и всё же, в конечном счёте, это был даже не шёпот... это было нечто исключительно странное и особенное. Оно вызывало болезненные и фантасмагорические видения. На мгновение мне показалось, что я вижу листву и слабое колыхание ветвей на фоне нечестиво освещённого неба. Безумные мысли. Мне пришлось остановиться. Почему мой рассудок был таким туманным? «Тахтра-ма; й тьеста...».
Переулок, в который я попал, был абсолютно тёмным. Не было ни одной торговой лавки, только застойный мрак. Я ничего не мог разглядеть в этих потёмках — где-то впереди, на противоположной стороне, блестела дорога. Район города, где я находился, был весьма малоприятным и отталкивающим. Неуклюже двигаясь в кромешной тьме, я внезапно наткнулся ногой на что-то рыхлое и безобразное. Не видя, что это было, мой разум мимолётно представил себе, как нечто маленькое и чёрное дрожит и шевелится в темноте.
Не было никаких сомнений: я вот-вот вновь впаду в объятия своей причудливой и необъяснимой болезни, и меня сильно огорчало оказаться одному в такой обстановке. Этот странный недуг приводил врачей в замешательство: несмотря на внешний вид, это была не эпилепсия или что-то подобное. Речь шла о проблемах со зрением, которыми я всегда страдал и, которые, однако, никогда не принимали своей нынешней формы. Хотя при трепанации моего черепа ничего понять было нельзя, приступы прекратились. Какова бы ни была причина, казалось, что хирурги неосознанно устранили её.
Перед операцией, тонкая золотистая дымка постепенно застилала моё зрение, вызывая диковинные и обескураживающие искажения окружающей действительности, как будто я наблюдал за ней через несовершенное янтарное стекло, дефектное и шераховатое. Но это ещё не всё. Кроме того, у меня было постоянное и пугающее головокружение, сопровождавшееся глубокими реверберациями (отголосками эха) в голове. В этих реверберациях отчётливо слышались звуки, не приходящие извне, однако непостижимым образом они отличались от любого известного мне типа головокружения. Вероятно, я безмерно боялся таких повторяющихся неприятных эпизодов. Во многом это было связано с моим чрезмерным страхом перед всем, что могло быть связано с безумием. Среди моих предков бывали случаи сумасшествия, что делало его в моих глазах полем для разного рода патологических предположений. Я размышлял над каждым признаком, пусть даже воображаемым, всегда готовый к возможному срыву. Меня постоянно преследовал страх. Эти страхи материализовывались по мере развития моего недуга. Однако операция, на которой я с относительным энтузиазмом настаивал, несмотря на длительное выздоровление, по-видимому оказалась полезной. Зрительные и слуховые галлюцинации исчезли, физически я чувствовал себя как никогда хорошо, и, к великой радости, моё зрение даже обострилось, достигнув такой точности, какой ранее никогда не было. В тот вечер, после периода долгого выздоровления, я стал свидетелем первого повторного проявления симптомов неизвестного заболевания.
Оцепеневший в этом кощунственном лабиринте зловещих переулков, я решил, если позволят силы, немедленно вернуться домой. Мне следовало любой ценой избежать столкновения с головокружением, в таком обособленном, незнакомом и опасном месте, как то, в котором я находился. Все эти таинственные звуки и ощущения, подкрадывающиеся ко мне, были следствием моей длительной хвори, в этом я не сомневался. В самом деле, это была единственно возможная догадка на тот момент. Когда я поспешил дальше, вновь раздался тот самый глас: «Тахтра-ма; й тьеста...».
Он усилился — или это возросло моё иллюзорно-бредовое состояние? Безумие, так и должно быть. Стоило думать о чём-то светлом, ибо то, что витало в переулке, являлось порочным и богохульным. Я оказался внутри улицы, имеющей форму подземного туннеля. Он словно вращался, а его светящийся конец был уже близок. Я должен идти навстречу свету, дабы оставаться в конусе его сияния, чтобы тьма более не могла порождать во мне дурные мысли. Зло таилось в переулке, оно находилось повсюду в ту ночь, пока раздавался этот голос, вкрадчивый и развращающий, отталкивающий и соблазнительный... «Тахтра-ма; й тьеста. Тахтра-ма; й тьеста...».
Не следовало ли мне избавиться от этих эксцентричных мыслей? Мои одинокие шаги громким эхом отзывались от булыжной мостовой — однако, этого не могло быть, ибо прямо впереди меня внезапно возникла совершенно бесшумная фигура, не издававшая никакого звука. Это был силуэт сгорбленной старухи, которая несла за спиной вязанку дров. Я не обратил на неё никакого внимания, борясь с причудливым влиянием, словно это была команда, каким-то образом связанная с этими странными звуками. Она подняла голову, злобно глядя на меня. В сумраке ярко выделялась белизна её зубов, а её глаза были как будто вывернуты, жутким образом.
Затем я обнаружил её позади себя. Я торопился, так как приказ поступал всё более настойчиво и властно. Он нуждался во мне. Во мне? Какая-то путаница. Что ему от меня было нужно? Почему этот голос постоянно беспокоил меня? Он никогда не прекращался, тихо, но настойчиво, бормоча: «Тахтра-ма; й тьеста...».
Я был заворожён, ввергнут в чудной бред. Всё ещё потёмки, хотя свет был. Здания являлись слишком высокими, дверей, через которые можно было бы выбраться в них не было. Впрочем, я всё равно не смог бы этого сделать. Разве магазины не были закрыты? Может, нет... вещи ускользали от моих колеблющихся чувств. Ничто не казалось естественным. Я бежал сквозь беспросветную пустоту, и улицы были всего лишь миражами. Он нуждался во мне...
Там было окно, сильно грязное, со множеством отпечатков человеческих рук. Я остановился и заглянул внутрь. Что помогло мне разобраться в хаосе. Там стояла некая статуя. Я не мог распознать её внешний вид — тем не менее я, казалось, знал её очертания. Скульптура была обнажена и ехала на чём-то, но как это было установлено и что из себя представляла сия композиция, ускользало от моего взгляда. Я безуспешно пытался понять, на чём ехало верхом это изваяние. Я стал осознавать свет и тьму, но воспринимал их так, как человек воспринимает зло. Насколько можно воспринять зло...
Та ночь была ужасной. Я уже не мог вспомнить, куда идти. «Тахтра-ма; й тьеста...». Докатилось снова. Стены перестали быть стенами, ничто больше не было таковым; но разве тот голос, которому я должен был повиноваться, не нуждался во мне? «Тахтра-ма; й тьеста...».
Если бы только среди этого нескончаемого монотонного повтора могла появиться новая нота! Неужели я действительно сошёл с ума? Да, именно этого я давно боялся. Я видел безумие у других, но никогда не понимал его. Безумие было чем-то необычным. Я не мог думать, и всё же, был осведомлён о фактах и изо всех сил пытался бороться с ними, я боролся за возможность думать. Тьма сгущалась, свет угасал, однако это было не столь важно. Один звук, поднимался и нарастал. «Тахтра-ма; й тьеста...».
Где же я оказался?
Дорога, по которой я шёл, была совершенно другой. У меня не было никакого иного направления, кроме голоса, который меня вёл. Я сознавал это, и мне нужно было спешить, я был необходим ему. Я находился где-то на окраине города. Я не помнил, как туда попал, знал только, что в тот момент голос был гораздо более громким.
Недалеко лежал лес. Я чувствовал его присутствие. Асфальтированные дороги с рядами приземистых сборных домов вскоре должны были сузиться, а затем и вовсе исчезнуть; следом за ними, за пределами последних фонарей, оборвутся и просёлочные дороги. Никто не жил в этом пограничном царстве — у леса были свои обитатели, а всё нехорошее кружило внутри города. «Тахтра...».
«...ма; й тьеста». Я прочувствовал зловредный и увеличивающийся холод. К этому времени воздух превратился в не поддающуюся определению смесь жары и мороза. Он был похож на бархатное одеяло, тормозящее и обволакивающее. Да, он действовал именно так, — обволакивающе. Таким образом, не был ли я, и жив, и мёртв в том Голосе одновременно? Если он нуждался во мне, то какое право я имел идти против его воли?
Если, как уже говорилось, я чувствовал себя ошеломлённым, то это всё равно не могло точно описать мои своеобразные ощущения. Психически я был охвачен навязчивыми и острыми мыслями и ощущениями, и я не мог выделить эти смутные и запутанные образы. Несомненно, мои конечности автоматически реагировали на каждую ментальную команду; однако я чувствовал себя так, как будто находился внутри странного сна, поскольку у меня было абсолютное впечатление, что я нахожусь в состоянии частичного гипноза. Вдруг, словно необъяснимая и ошарашивающая вспышка молнии, меня настигло полное отсутствие чувства осязания.
Я не знаю, как лучше описать своё исключительное состояние — в нём не было ничего усыпляющего; я был неспособен управлять своими действиями, но в то же время полностью отдавал себе в этом отчёт. Мои пальцы коснулись влажного лба, словно движимые какой-то внешней командой. Спотыкаясь, я беспорядочно брёл наугад, торопливо — как автомат, управляемый чужой волей. Повторюсь, я не чувствовал усталости в общепринятом понимании этого слова, полностью сознавая происходящее. Иногда я убеждал себя в том, что всё это не что иное, как ряд искажений, вызванных недавней операцией на головном мозге. Все протекало, будто во сне.
Когда я приблизился к окраине города, я увидел какие-то корпуса и склады. Они были последними, перед начинающимся лесом. Что там хранилось? Ничего толкового и нормального, что-то неизмеримо гнусное и омерзительное. Я знал это. Барахло, отбросы и прочий мусор, валялся на дороге. Из глубины канавы нечто, наполненное пузырями, испускало невыразимо жуткий дух. У меня кружилась голова. Ужас — это, лес. Однако, я не должен был уклоняться. Эта штука нуждалась во мне.
Повсюду росли мрачные, тёмные кусты и огромные, уродливые деревья. На них, в разных местах наползали бледно-серые, деформированные, паразитические наросты. Под светом Луны, казалось, что они двигаются — хотя, этого не могло быть. «Тахтра-ма; й тьеста...».
Внезапно я понял, что знаю этот лес. Это зияющее небо вместе с голосом, появилось многие-многие эоны назад. Каким-то образом я уже лицезрел это ужасающее место раньше, и какая бы сила ни призвала меня, она хотела этого. В страшном изумлении я различил какую-то мерцающую форму.
Я не остановился и не убежал, мои ноги продолжали двигаться. Я был не более чем покорной и беспомощной душой, перед лицом того зла, которое ждало меня.
Да, Господин, я иду!
Эта импульсивная мысль росла во мне, сбивая с толку и притупляя мои чувства и впечатления. Он вёл меня, и в тот момент всё, что осталось во мне от разумной жизни, — это непреодолимое вожделение. По мере того, как я спотыкаясь плутал по унылым зарослям, он все ближе и сильнее притягивал меня к себе, в направлении безымянной цели.
Лес, с его гигантскими вековыми деревьями был чудовищным. В нём не проживало ни одно животное, поскольку формы этих чёрных раздувшихся стволов были крайне зловещими. Избегали их и птицы, которые не устраивали гнёзд среди запретных ветвей. Древние стволы поднимались из сырых скоплений неестественно растущей травы и остатков разлагающихся веток. Кое-где, над кучами гниющих сучьев, произрастали пятна тускло светящихся грибов: повсюду царили запустение и смрад. Подобные растения погружались корнями в очень плотную землю и причудливо деформировались, разделяя слабое свечение этой гнилостной природы. Мерзость отвратительного леса не ограничивалась только землёй: безобразные ветви, покрытые странными редкими листьями, скорбно покачивались на фоне неба. Лишь Луна изредка светила над этими беспокойно колышущимися вершинами, но, возможно, это было и к лучшему: если бы они освещались постоянно, они раскрыли бы весь свой кошмар. Несмотря на отсутствие яркого света, всё небо заливало мягкое сияние, похожее на фосфоресценцию, исходящую из глубин жутких пещер. Даже облака были склонны принимать загадочные очертания и, нередко, над некоторыми участками заброшенного леса можно было увидеть бледные испарения необъяснимого происхождения.
Смертные обходили этот лес стороной, а когда им приходилось заниматься делами на другом конце долины, они предпочитали более длинный и извилистый путь, чтобы не идти сквозь угрожающие, призрачные тени, обитавшие под деревьями.
Когда я зашатался, ослабевший от противной, обжигающей растительности этого нечестивого, фосфоресцирующего леса, во мне начали происходить изменения. Я понял, что мой шаг замедлился, и смутное стремление к поискам исчезло. Вскоре я осознал, что стою неподвижно на месте, всё ещё охваченный странным помутнением рассудка; усталость и чувство принуждения покинули меня. Я опять был самим собой, хотя и сдерживаемый ощущением невидимой физической преграды, словно какие-то тайные стены давили на меня, мешая двигаться.
В моих ушах начал пульсировать вибрирующий ток, похожий на волны неестественной и поразительной музыки, громкость которой усиливалась до тех пор, пока я не опьянел и не оглох. Каким-то образом это сочеталось с верхушками деревьев, которые яростно тряслись, так что на мгновение мне показалось, что разразилась буря. Абсолютное отсутствие звука в этих диких, безудержных раскачиваниях, вместе с искусственностью и устрашающей торжественностью их ритма указывали на то, что их происхождение не могло быть с этой Земли. Музыка, если её можно было считать таковой, швыряла и атаковала листья, приводя их в движение аномальным образом. Свет в небе усилился, словно какое-то демоническое божество приказало всем лунам освещать это место целую вечность. Даже какофония, звучавшая во тьме перед Азатотом, не смогла бы превзойти этого ужасающего величия. Я всем сердцем жаждал пасть ниц перед этой силой, требовательной и величественной, но всё же стоял прямо и совершенно неподвижно, глядя на удивительную поляну и эти страшные тени...
Между тем, загадочные слова: «Тахтра-ма; й тьеста. Тахтра-ма, й...» — не переставали звучать во мне, пока моё оцепеневшее мышление окончательно не было измотано их последовательностью. Я не мог уловить их смысл, но отчётливо понимал, что он у них есть, в то время как мгновенные мысли сообщали мне вещи, которые являлись отнюдь не самыми приятными. Этот язык был не из наших мест и не похож ни на один из тех, что я слышал из уст путешественников в далёкие страны. Эти слова, думал я, возможно, даже не были человеческими, скорее, это были кошмарные слоги какого-то языка троллей. В них таились тёмные смыслы, почти сродни признакам демонического происхождения. Периодически я задавался вопросом об их зловещем значении — однако, когда я полностью вспоминаю события той страшной ночи, я радуюсь своему блаженному неведению.
И вдруг я увидел его.
Там, посреди поляны, находилось мерзкое отродье, от которого не страдал даже добрый Святой Антоний. Это была безмерно древняя и злобная тварь, чуждая нашему миру и пришедшая из каких-то бездонных и, к счастью, далёких звёздных глубин. Дявольская форма. Словно попав в ловушку леденящего кровь сна, я оказался парализованным, будучи не в силах даже кричать...
Я никогда не смогу понять, почему из всех жителей города именно я был выбран этой демонической сущностью для её непостижимых целей. Иногда я склоняюсь к мысли, что разум этого существа был родственен моему собственному, как будто в результате некой космической комбинации наши мысли сформировались в соответствии с древними и схожими планами. Впрочем, я не знаю, и всякие догадки здесь бесполезны. Мне достаточно знать, что я был избран этой несравненно древней инопланетной сущностью для своих адских целей. Я не смею даже пытаться гадать, откуда оно пришло, за исключением мысли о том, что его происхождение, должно быть, связано с каким-то таинственным первобытным миром. Только в подобном мире мог развиться столь непристойно сложный и заведомо ужасный, чудовищный монстр. Он был старше Стоунхенджа, возможно, он мог проявляться даже у предков строителей египетских пирамид. Он был гораздо древнее любых человеческих представлений и верований.
Мне было совершенно непонятно, что это такое. Не животное, хотя и наделённое некоторыми животными чертами, и не совсем растение — это было отталкивающее и сверхъестественное слияние таких произвольных различий. Оно имело спектральный грибовидный вид, и я благодарю небеса за то, что видел его лишь в тусклом полумраке, ибо более ясное представление о нём могло повергнуть меня в неконтролируемое безумие.
Быть может он лежал, или был согнувшись — определённо, он не стоял прямо, — на поляне, освещённой Луной. Повсюду тянулись неясные тёмные ответвления, пятнистые тени растекались по его фигуре. В течении нескольких минут я не понимал его форму, несмотря на то, что всё моё естество сразу же ополчилось против, передаваемых им внушений. Думаю, что самым пугающим аспектом являлось полное отсутствие у него глаз. Его пустой, бесформенный лик, безумно взирал на меня искоса... И, опять же, эти тошнотворные грибовидные щупальца — гротескная и деформированная структура всего этого отклонения от нормы, оскорбление логических законов Природы — были ещё более шокирующими...
Должно быть, так оно и было, и каким бы поверхностным ни был мой первый взгляд, прежде чем странное облако заволокло небо, это мгновенное впечатление пробудило в моём смятённом рассудке состояние страха и отвращения. Если бы я всё ещё не находился в полубредовом состоянии, это могло бы произвести более тяжёлое воздействие на мои нервы. Тем не менее, я помню, как пытался кричать, впадая в смертельную агонию от увиденного.
Однако, эта тварь была не одна. В пределах моего зрения, обострённого страхом, появилась вторая живая форма — и меня охватил новый кошмар, смешанный с ощущениями, слишком сложными для описания, захватил в тот момент, когда я понял, что эта другая фигура была человеческой. Я уже описывал насколько тусклым был окружающий свет; хотя это мешало мне различить очертания, я понял, что это силуэт очень старого человека, быстро передвигавшегося по поляне. Понял я и то, почему тварь ослабила свою хватку надо мной: перед моими гла...